Андрей Рублёв, инок - Страница 92

– А если и впишу, и не порушу, – с неожиданной улыбкой в голосе произнес монах, – отдашь, князь, дописать праздники к деисусу Феофану Гречину?

– Что-то ты мудришь, Андрей, – усмехнулся Юрий. – Да будь по-твоему.

Он вышел во двор. Не глядя более ни на что, направился к коню.

Алешка, слонявшийся от любопытства вокруг шестерых дружинников, приметив князя, улепетнул к ближним амбарам.

Когда последний служилец выехал за ворота, Мартын проковылял к Андрею.

– Доволен? – опасливо спросил он про Юрия Дмитриевича.

– Твоя работа ему понравилась.

Андрей кивнул на доску у стены, придирчиво осмотренную князем. Дощаник весело ухмыльнулся.

– А то ж! И мы не лаптем деланы. Кой-што умеем.

8.

Летняя страда перевалила за межень. Отошел сенокос, поля тучнели житом. Как-то загорелся верхний звенигородский посад, что в заречье. На вечерней зоре будто два заката полыхали красным светом друг против друга. Страшно и величаво смотрелось зрелище с вала Городка. Пожгло с полсотни дворов и две церкви, дальше огонь не пустили, раскатав по бревнышку окрестные дома, службы и амбары.

Андрей все чаще, окончив вечерами работу, уходил один в загородье, в поля, перевитые льном и васильками, в окошенные луга. Бродил по дорогам и тропам, залезал в сырые овраги, сидел на остывающих камушках над искрящей гладью Разводни, слушал скрип мельничных жерновов. Думал о чем-то. Возвращался молчаливый больше обычного. Полночи потом жег свечи в моленной. И едва светало, был уже на ногах. Осунулись, заострились черты лица. Глаза, созерцавшие мир как какое-то чудо, глубоко запали.

Подмастерья с трепетом и благоговеньем смотрели на своего мастера, понимая, что участвуют в некоем совершающемся исподволь таинстве.

Деисус помалу рос, прибавляя за седмицу по иконе. Легли на просушку и в очередь на олифу апостол Петр, святители Василий Великий и Златоустый Иоанн. Почти докончен был Предтеча Господень, пустынник в верблюжьей власянице Иоанн. Каждый из образов нес на себе лазоревую печать, будь то хитон или часть его, кайма гиматия, слухи-тороки у ангелов, орган слышания высшей воли и послушания ей. Подмастерья озадачивались: деисус почти закончен, а растертой лазори в двух туесах оставалось еще много. Андрей расходовал ее скупо, приберегая для чего-то иного. Да и дивились его замыслу: никогда прежде на Руси не писали образа в таких звонких красках и чудных смешениях, полутонах и переливах, немыслимо соединенных друг с другом. Вохры, глины всех цветов и тонов, киноварь да ярь – земляные все краски, испокон веку они на крещеной Руси звучали сильнее всего в иконах и стенном письме храмов. Андрей же будто изгнал из своих образов землю, пусть и не полностью, и сделал их отражением чистого неба, в котором сияет солнечное золото…

В тот день взбунтовался Алешка. С утра, пока доскребали из братины едва разогретую, комковатую и прогорклую кашу с репой, заявил, что не будет больше исполнять холопью работу.

– Так и снидать не будешь, – спокойно сказал Мартын, облизывая ложку. – Писание читал? Кто не работает, тот да не ест.

– А и впрямь, – поддержал отрока Пантелей. – Надоело горелую дрянь в себя пихать.

– Ты что такой злой нынче, Алешка? – спросил Андрей.

– Он ночью опять на блядки бегал, – съябедничал Игнатка, – вот и злой.

– Ты что, следишь за мной? – рванулся к нему бывший послушник. Мартын удержал его за рубаху, тут же затрещавшую по швам.

– Охолонь, паря…

– Андрей!.. – процедил отрок через стиснутые зубы. – Дай мне другое дело. Ты обещал!

Иконник смотрел сквозь него.

– Не знаю, что делать с тобой. Разве к Феофану отослать? Нет… – передумал он.

– Да! – вспыхнул какой-то мыслью Алешка. – К Феофану!

– Нет.

Андрей произнес это негромко и почти мягко, но при том взглянул так, что отроку мгновенно расхотелось спорить. Да и не смог бы продолжать. Елезар, сунувшийся к окну трапезной, углядел новых гостей.

– Ратные… Ух ты, сколько их! – Он растерянно оглянулся на остальных. – Чегой-то они к нам?

Вся иконная дружина гуртом повалила во двор. Служильцев было около двух десятков, несколько конных, прочие – пешие. Старшой, десятник с длинными вислыми усами, в багряном кафтане, отдавал распоряжения. Вставшего перед ним Андрея не замечал.

– Парфен и с ним шестеро – в дом, прочесать от подклетей до застрех. Илейка, бери сколько надо, пойдешь по службам и кладовым. Двое на воротах. Остальным искать следы вдоль тына. Ты и ты – обойти снаружи. Гаврила, со мной. – Наконец увидел монаха. – Ты, что ли, тут Рублёв? – Не дождавшись ответа, посыпал вопросами: – Сколько людей на дворе? Слуг и холопов? Где ключник? Убогие, милостники, бродяги, богомольцы есть? Какое оружие имеется?..

Андрей едва успевал отвечать. На последний вопрос дал молчаливый ответ Мартын, подойдя со своим неразлучным топором в руках.

– Луки, боевые либо охотничьи?

– Нет, – хором сказали оба.

Десятник спрыгнул с коня.

– Гаврила!

Вдвоем они оглядели конюшню, где накануне олифили образа и потому сильно пахло лаком. Заглядывали под столы и скамьи, ворошили сапогами утоптанную солому на полу. Иконами не заинтересовались.

– Да что ищете, хоть объясните, – попросил Андрей.

– Что ищем, то непременно сыщем.

Пантелей и Елезар тоже ходили, как привязанные, за служильцами. Те усердно перерывали старый хлам в амбарах, на кузне, спускались в подполы житниц, изучали внутренности пустых бочек в медуше.

Игнатка забился в вымахавший заново бурьян возле тына и следил за сыском оттуда. Алешка сосредоточенно грыз палец, сидя на срубе колодца.