Андрей Рублёв, инок - Страница 91

Чуть подсохшую икону апостола Павла бережно вынесли из Андреевой мастерской. Переместили в бывшую конюшню, возложили на стол для просушки рядом с образами Богоматери и двух архангелов, благовестника Гавриила и архистратига Михаила.

Меж тем в незапертые ворота въехали конные. Узнав князя и остолбенев, Игнатка с воплем выронил коробье, полное гвоздей, сорвался и побежал извещать остальных.

Юрий Дмитриевич пожаловал один, без бояр. Иконник, обеспокоенный бестолковыми криками Игнатки, вышел навстречу. Князь, спешась, с необычной мягкостью, будто терзаясь чем-то, попросил разговора с Андреем.

Оба ушли под кровлю конюшни, куда подмастерья уже не смели сунуть нос и даже подойти близко не решались. Князь, не торопясь заводить беседу, ходил меж столами, на которых сушились образа. Всматривался, замирал, согнувшись над которой-нибудь иконой, придерживая края ярко-травяного плаща, расшитого соколами. Резко распрямлялся и шел дальше. Андрей внимательно наблюдал за ним.

– В неполноте не составишь впечатления, князь. Надобно весь деисус зреть да храмовый образ под ним, тогда образы перекликаться меж собой будут.

Он будто торопился объяснить и предупредить возможное недовольство заказчика.

– Да и теперь уже вижу… – Юрий помедлил, ища слова, – что никогда подобного этому не видел.

Князь бросил на иконника пронзительный взгляд.

– Дух Святый в тебе дышит, Андрей, и кистью твоей водит.

Монах хотел было ответить, но Юрий не дал ему.

– Не отрицай. Я ведь хорошо Сергия помню. И в нем Дух дышал. На всю землю нашу повеяло от него, окропило будто весенним дождем, согрело вешним теплом. От твоих образов той же животворной силой веет, Андрей.

– Прости, князь, – вдруг вырвалось у иконника.

– За что?!

– Не сумею праздники к иконостасу в срок написать. Даже если ночами работать буду при свечах. Когда говорили с тобой об этом, что одному мне писать, не подумалось про то. А сейчас вижу, что обманул тебя… Или позже допишу, или дозволь кому другому руку приложить.

Юрий тронул край доски с молитвенно приклонившей голову и прижавшей к груди ладонь Богоматерью в сочно-вишневом гиматии.

– Нет, не обманул ты меня. И того, что сделаешь, не в меру, а сверх меры будет.

Он ушел к скамье, стоявшей в глубине, позади столов.

– Сядем, Андрей… Мне сказали, – продолжил он, когда монах поместился рядом, – что ночью ты был в клети у помершего Кирилы-пушкаря. Дворские заполночь переполох подняли, про пожар кричали – слыхал?

– Не слышал, князь. Разве где горело?

– Нигде не горело, в том и суть. Зарево из окна трое сторожевых видели въяве. А как могли обмануться, не понимаю. – Юрий, полуоборотясь к Андрею, пристально смотрел ему в лицо. – Может, ты знаешь? Видел что-либо?

– Вряд ли смогу помочь тебе, князь, разыскать ответы на твои вопросы.

– Да ты должен был видеть тот сполох, Андрей! – внезапно разгорячился Юрий. – Он ведь ту клеть озарил, будто пламенем, где пушкарь лежал и ты с ним сидел. И ты ничего не видел, не знаешь?! Скажи мне, Андрей! – потребовал князь. – Прошу тебя, скажи, – добавил он тише, уняв волнение. – То свет был? Тот самый? О котором иноки афонские и святители греческие свидетельствуют? Свет, которым Господь просиял на горе Фаворской. Он был тебе явлен?!

– Не мне.

– А кому? – не понял Юрий.

– Умиравшему. Чтобы осветить ему путь.

– Значит, и впрямь ты видел его… – потрясенно выдавил звенигородский владетель.

– Молю, князь, не сказывай о том никому! На дворе у тебя поговорят и забудут. А каково мне будет, ежели в меня на улицах пальцами станут показывать, польстившись на слухи?

– Не беспокойся об этом, Андрей. Сохраню твою тайну в сердце. Помню, как троицкий старец Михей рассказывал, что и Сергий просил их о том же.

Юрий надолго погрузился в себя.

– Вот сижу и думаю, как уговорить тебя, Андрей. Весьма хотелось бы мне, чтобы ты ушел из Андроньева и поселился в моем монастыре на Сторожах. Пора тебе и сан духовный принять. Кому как не тебе священство на себя возложить?! А там и игуменом тебя поставлю. Духовником моим станешь, как Савва. Душу мою в свои руки примешь. Не стану далеко загадывать, но… может статься, и епископью митру тебе на голову наденут. А когда великим князем на Москве сяду, то и… – Тут Юрий оборвал сам себя. – Рано о том говорить. Ну а то, что сказал, примешь, Андрей?

– Не приму, князь.

– Почему?!

– Иконник я. Не духовник, не епископ. Не второй митрополит Алексий, каким хочешь меня видеть. Не мою колею прочишь мне, князь, чужую.

– Бог с тобой, – разочарованно пробормотал Юрий. – Но помни, что если передумаешь…

– Не передумаю.

Князь поднялся со скамьи. Заметил стоящий у стены на соломе большой иконный щит, шире тех, что сушились на столах.

– А эта подо что? – спросил рассеянно.

– Под Троицу.

Юрий взялся за щит, провел пальцами по левкасу, отшлифованному до мраморной глади. Заглянул на обратную сторону, посмотрел, крепко ли стянуты доски.

– Помнишь, Андрей, слова Сергия? – медленно и вдумчиво произнес князь. – На Святую Троицу, Бога триединого взирая, ненависть одолевать, рознь побеждать, мир утверждать, страх покорять, друзей обретать, любовь друг к другу иметь… Он сказал это в год моего рождения, в Переславле, куда съехались князья русских земель, созванные на общий совет моим отцом. Там же и меня крестили. Сергий сам в купель окунал. Потом он еще не раз повторял мне эти слова. Жаль, нельзя вписать их в икону…

– Можно, князь, – пошевелился иконник.

– Как же можно? – повернулся Юрий в недоумении. – А канон? Ведь канон порушишь.