Андрей Рублёв, инок - Страница 84

– Погляди, иконник.

Алешка приблизился, перекрестился.

– Красиво.

– Будет вкладная пелена в наш монастырь на Сторожах.

Меньше ростом на голову, она внимательно смотрела на него из-под высокого бисерного очелья, ничуть не смущаясь. Показное равнодушие ушло вместе с девицами-рукодельницами.

– А в Троицкую обитель матушка вышивает пелену со святыми.

– Мы тоже иконостас в Троицкий монастырь делаем, – глупо сказал Алешка. Всем в Звенигороде и так известно, над чем трудится на владычном дворе дружина Андрея Рублёва.

Алена покосилась на нянек и неожиданно для гостя заговорила смелее:

– Есть ли у тебя невеста, иконник?

– Мы люди монастырские, куда нам, – сурово ответил он, сдвинув брови.

– А мне батюшка скоро жениха сосватает.

Отроковица потупила очи, ставшие удивленно-грустными.

– Ты напомнил мне одного человека… – Она отвернулась к слюдяному оконцу, взяла в руки длинную косу, переплетенную лентами, и стала трепать ее. – У него вот такие же глаза были, как у тебя… и брови… волосы лишь светлее. И звали тоже Алешей. Вот странности, ей-богу…

– Что с ним сталось? – сиплым голосом спросил Алексей.

– Погиб. Четыре лета тому.

– Жалко.

Она резво повернулась, откинула косу за спину.

– Отчего тебе жалко? Ты не знаешь даже, кто он.

– Ну коли он похож на меня… – с запинкой пробормотал Алешка и решительно сменил разговор: – Хворает у вас кто? Лекаря на дворе видел.

– Хворает? – удивленно взглянула боярская дочь. – Ах да.

Она прикусила нижнюю пухлую губку, опустилась в узорчатое креслице с гнутой спинкой. Надолго умолкла, отрешенная и как будто немного напуганная. Алешка жадно пялился на нее, пользуясь тем, что никто не видит, даже она.

– Батюшка с матушкой здоровы ли? – спросил он наконец, чтобы разговорить ее вновь.

– Ах нет, не они хворают, слава Богу, – чуть нахмурилась боярышня.

– Так кто ж? – нахально наседал Алешка.

Алена вздохнула.

– Батюшкин гость. С весны у нас в доме живет. Страшный! – Девица сделала большие глаза, глядевшие доверчиво-беззащитно, и говорила опасливо. – Сидит в повалуше, как крот, днями себя не кажет. А порой выйдет к трапезе и эдак взглянет – мурашки по коже! Матушка его тоже побаивается. А батюшка ни словечка про него не говорит, только как со двора выезжает, ставит в доме оружных дворских, будто невзначай. Да я-то знаю, что вовсе не невзначай. Чует мое сердце – колдун он, этот… страшный. Как есть колдун и нехристь. В храм к обедне не ходит, ни разу не видала, чтоб перекрестился, а со двора по ночам ездит неведомо куда. Страсть как боюсь его!

– Для чего боярину Морозову колдун в доме? – Алешка не поверил домыслам девицы. – Сам-то он под Богом и с крестом ходит.

Алена посмотрела на нянек. Оказалось, что и вторую также одолел сон. Алешке, впрочем, почудилось, будто старуха лишь притворяется спящей, навостривши ухи.

– Подслушала я как-то батюшку с матушкой, – заговорщицки зашептала боярская дочь. – Так они князя все поминали!

– Какого князя?

– Князь-Юрья, какого еще. Поругались даже, а отчего, не разобрала. Вот так-то. Князь наш, выходит, с колдовством повязался, – еще тише и боязливее проговорила девица. Алексей едва разобрал ее шептанье, зато хорошо видел жуть в серых округленных очах. – Не бывает дыму без огня, а на Москве давешней зимой, сказывают, хорошо подымило. Душа от тревоги трепещет, как птица в силках!

Алена прижала руки к груди, сосредоточенно взволнованная.

– Не колдун он, – решительно отмотнул головой Алексей, успокаивая девицу. – Выдумала ты все, боярышня.

– Тебе откуда знать? – от изумления ее голос стал капризным.

– А лекарь колдуну зачем? Колдун сам себя выправить может.

Она удивленно взмахнула длинными ресницами.

– А верно.

– От какой хвори его лечат, знаешь? – пытал отрок, взяв покровительственный тон, чего боярская дочь вовсе не замечала.

– Слыхала, – кивнула она. – Девки сенные разузнали. С ночной езды холопы его привезли на носилках, зашибленного. С коня, сказывают, упал на скаку да голову расшиб, но не сильно.

– Не сильно? – Лицо Алешки разочарованно вытянулось. Спохватившись, он напустил на себя деланное безразличие. – Подумаешь, с коня упал. В седле сидеть разве не умеет?

Алена вновь вытаращилась, перейдя на таинственный шепот.

– Да он не сам упал. На конюшне поглядели – а подпруга у коня ножом подрезана. Так чтоб едва держала да лопнула.

– А может, это боярин его… того? Велел? – смело предположил Алешка, но тут же стушевался под строгим девичьим взглядом.

Боярская дочь поднялась с кресла и молвила со всей гордой надменностью, на какую была способна:

– А не тебе о том судить… иконник. – Это слово она произнесла так, будто в виду имела холопа. – Знай свое место и не возводи поклеп на думного боярина. Батюшка мой добрый христианин и воин, по-подлому жизни никого не лишит.

Алексей стал бел, как левкас, набычился.

– Я не…

Он сжал зубы. Силой заставил себя молчать.

Но девица уже оставила гордую повадку, помягчела и сама чего-то вдруг испугалась.

– Зачем я тебе это все рассказала? – не понимала она. – Рассплетничалась как дворовая девка. Батюшка ведь наказывал, чтоб никому ни полсловечка…

– Я никому, – тряхнул волосами Алешка. – Памятью отца и матери клянусь!

– Верю тебе, – прошептала отроковица и внезапно сронила на щеку слезу.

Одна из нянек шумно задвигалась, сопя и подкашливая. Алена вздрогнула.

– Иди, иконник. Благодарствую за твои слова и советы. Вот возьми. – Она пошарила в стоявшей на окне скрыне среди девичьих побрякушек – колтов, бус, оберегов. Протянула ему серебряного конька-подвеску. – В дар от меня.