Андрей Рублёв, инок - Страница 108

108

– Чегой-то? – тот не понимал.

Отказываться от чести, дарованной великим князем?! Положить на княжье жалование?.. Ополоумел чернец…

– Ну не могу, и все… – отчаянно пытался втолковать ему иконник. – Ты передай там, пусть скажут князю… Благодарствует, мол, Андрейка за почесть… Да просит обождать с жалованием…

– Ну ты… – тоже не находил слов гонец. – Такой наглости… Меру-то знай… А-а, – отмахнулся он как от прокаженного, – чего мне тут с тобой! Мне-то… Мое дело – жалованье зачесть…

Пятясь, он уперся спиной в коня. Взялся за седельную луку, махом вознесся.

– Ну и чернецов ты развел, отче, – крикнул он напоследок игумену и пустил жеребца в намет.

Иноки, качая клобуками и скуфьями, расходились.

– А может, и правильно, – со вздохом заключил Данила.

Андрей ощутил у себя в руке маленькую ладошку. Олфера преданно смотрел снизу вверх.

– Ну да, как же я тебя оставлю? – с полуулыбкой сказал иконник.

…Обложные сизые тучи неслись вдаль, но не торопились опростаться холодным осенним дождем. Вольно гулял ветер, мел палую листву, подгонял случившихся на дворе иноков и послушников.

Андрей, прильнув к открытому оконцу, наблюдал за двумя молодцами, игравшими на голой земле в тычку. Проигравший расплачивался собственным лбом.

– Князь ко мне приставил. – Старец Прохор тоже поглядел, зайдя с другой стороны. – От московских людей оберегать. Ох, грехи наши тяжкие…

– А что, опасается нижегородский князюшка, будто украдут тебя на Москве, Проша? – усмешливо вздел брови Данила.

– Опаса-ается, как ему не опасаться. Да и сам могу сбечь, вот что! – так же шутейно отвечал старец, усевшись опять за стол. – Переметнусь к московскому князю, вовсе без сведомых иконников останется наш Данила Борисыч. Отпускал меня к вам – как от сердца отрывал. Все простить не может, что я кремлевское Благовещенье Василью Дмитричу расписывал. А боле некого посылать, знает, что я один сговорить вас могу.

Андрей заволок оконце задвижкой. Темноту в келье разгоняла лучина.

– А ну как не сговоришь? – предположил Данила, починяя кисть: прилаживал к основе метелку из волосков беличьего хвоста, тщательно подобранных и скрепленных у конца клеем. – Не похочет ли ваш буй-тур нижегородский выкрасть нас с Андреем, чтоб расписали ему церкви? Как о прошлом лете за владыкой поохотился?

– А всяко может.

Прохор покивал, умолчав о том, как его самого послужильцы Данилы Борисыча вывели без долгих разговоров под руки из монастырской кельи в Городце, вздынули на конский круп позади одного из них и поскакали в Нижний.

– Да и то сказать, обширен замыслами ваш князь. Эка – два собора горелых наново ему подписать да с иконостасами. Это ж не на один год работы!

– Ну не ворчи, Данила.

Голос Андрея был неожиданно весел, хотя наружно он оставался спокоен.

– А ты что так оживился-то? – снедовольничал старший. – По душе тебе это приглашенье? В разоренном дотла граде расписывать храмы невесть для кого! Народ-то там остался какой? – спросил Данила гостя и ответа ждать не стал. – Город из рук в руки князья тягают, а прибыль вся татарам идет. Останется ль что от Нижнего в скором времени, окромя развалин и могил? Мало у нас на Руси такого запустенья градского? Еще прибавится.

– Неправда твоя, Данилушка, – вздохнул Прохор, поморгав блеклыми старческими очами. – Буй-тур наш, как ты баешь, печется о своей вотчине. Отстраивает усердно. В лепоте хочет зреть свой град.

– Да он-то хочет. И наш Василий Дмитрич того же хочет. Только к тому еще одного желает – чтоб духу вашего Данилы Борисыча в Нижнем не было. Вот же незадача!

– Так что, – опечалился городецкий иконник, – не пойдете?

– А надо пойти, Данила, – как о решенном высказался Андрей, внимательно исследуя свои пальцы. – Ведь надо!

Черно-серая метелка, так и не вправленная за разговором в гнездо кисти, упала на стол. Деревяшка-основа покатилась и сорвалась на пол.

– Не пойму тебя, Андрейка. То ты в царьградскую сторону не рад плыть, а то в иную рвешься неудержимо. Подумай прежде – князь-то с владыкой отпустят ли нас с тобой к своему ворогу?

– Ну помнишь, я просил князя обождать с его жалованьем?

– Чего ж не помнить. Княжьего гонца от твоей просьбы аж перекосило, будто все зубы разом заныли… – Тут Данилу и самого передернуло. – Да ты что, об этом просить хочешь?!

– Завтра же в Москву пойду. – Андрей горел затеей. – А лучше вместе пойдем!

– Плоха задумка, – сомневался Данила.

Но видел, что упершегося товарища не отговорить. А на язык запросилась другая, вовсе неожиданная мысль.

– Постой. Ну-ко скажи. Что у тебя на уме было, когда княжье жалованье отсрочивал?

Данила даже привстал от внезапной догадки.

– Да ничего не было, – словно бы удивился Андрей и полез под стол за укатившейся деревяшкой кисти.

Старец Прохор взирал на них простодушно, не вникая глубоко. Ему достало и того, что посольское дело его как будто выправилось. Остальное же – как Бог велит и московский князь скажет. А сие простым смертным неподвластно.

– Вот и сговорились, братчики. Известь в Нижнем с весны выдерживают. Зимой вымерзнет, по весне ямчугу выбьют. К лету и почин можно положить… Ну, мне теперь к вашему игумену – молить, чтоб пристроил на ночь мою сторожу. Жаль, что с Феофаном не повидаюсь…

– Помирать Феофан собрался, – повестил старцу Данила.

– Да неужто? – всплеснул тот руками.

– В монастыре Сергиевом лежит на одре. С самого освященья новой церкви… Одр по всякое утро возле алтаря в ней ставят, под Андреевым деисусом. – Данила смахнул нечаянно выплывшую слезу. – Тверд Феофан в своем слове. Великий изограф!

108