Андрей Рублёв, инок - Страница 101

101

Андрей присел рядом, перевернул тело. Звякнул об пол меч со смарагдовым камнем в рукояти.

– Алешка!

Отрок был еще жив.

Иконник побежал за помощью.

11.

Открыв глаза, он увидел над собой лицо ангела. Но разве бывают улыбающиеся ангелы? Алешка считал себя человеком, немало повидавшим ангелов. Самых разных: грозных воинов с мечом и в броне, мирных благовестников, строгих назидателей, задумчивых печальников о людском роде. Лучше всего выходили ангелы у иконника Андрея. Но даже у него никогда не видел Алешка ангела с радостной улыбкой и девичьей косой на плече.

– Очнулся! Очнулся!

Отроковица весело засмеялась, подзывая кого-то, и Алешка окончательно понял, что это не ангел, а он не на том свете.

Над ним склонилась старуха, что-то прошамкала, поправила взголовье. Потом совала ему в рот ложку с горьким зельем и умывала лицо мокрым утиральником.

После старухи вновь появилась девица. Алешка уже мог улыбаться в ответ. Она присела на поставленное рядом креслице и стала важно рассказывать:

– В Москву посылали за твоим братом, вяземским князем Петром, что служит у великого князя Василия. Он примчал и сразу сюда, к тебе. Признал тут же! Хотел без промедления забрать в Москву, да наши лекари не дали. Тебя в дороге бы растрясло, открылась бы рана. И так сколько крови потерял, страсть! Когда тебя принесли, весь белый был, вот как свежее молоко… – Она вздохнула совсем как взрослая матрона. – Эх, Алешенька! Что же ты с собой делал все эти годы? Где пропадал пропадом? И зачем не открылся мне сразу? Уж я бы…

Алексей так широко заулыбался, что девица осеклась.

– Ну ладно. Ничего бы я, положим, не сумела. Но батюшка…

– Где я? – подал он едва слышный голос.

– Как это где?! У нас в доме, вестимо. Где еще природному князю быть полагается, как не в хоромах!.. Вот не пойму я, как же ты простолюдином сумел сказаться? Я-то ничего и не приметила в тебе такого… несообразного. Обманщик и лукавщик ты, Алешенька, – озорно глядя, пожурила она.

– А кто меня нашел… ну, там?..

– В соборе? Андрей ваш нашел. И вовремя. Не то б лежать тебе в сырой земле. Да и за братом твоим он же послал. А потом к князю нашему пошел, показал ему твой меч со смарагдом. Вот такими-то путями правда ходит.

– А я по кривде сколько лет ходил, – вымучил из себя Алешка, отворотясь.

– Кривда с правдой где-нибудь да пересекаются. Чтобы те, кто по кривде идет, могли на правду перепрыгнуть. Так-то, Алешенька.

– А как он уведал про брата? – задумался отрок. – Андрей-то?..

– Да ты, может, сам проговорился в горячке. Назвался истинным именем…

– Наверное.

– А у нас и другая в доме радость, – поделилась боярская дочь, округлив очи. – Постоялец батюшкин! Уехал вовсе! Вот прямо за день до того, как тебя к нам свезли с епископова двора. Прямо гора с плеч и камень из сердца вон!

– Сколько же я валяюсь тут? – Алешка остался равнодушен к известию.

Алена позагибала пальцы.

– Семь, нет, восемь дней. Всего, значит, десять, как на тебя напали. А брат твой, князь Петр Семеныч, три дня как в Звенигороде.

Она вдруг потупилась и зарделась.

– Ты уж прости меня, что я тебя тогда… дураком свеличала…

Алешка пошарил на шее. Нащупав колечко, дернул, цепочка порвалась. Он накрыл руку боярской дочери и надел ей на палец кольцо.

Отроковица закраснела гуще.

– Как батюшка скажет, его воля.

Но кольцо не сняла, сжала пальцы в кулачок.

– Я князь. – Алексей будто испробовал произнесенное на вкус. – Боярин Морозов не откажет отдать мне дочь.

Алена взмахнула ресницами. Потом, застыдясь, закрыла лицо руками.

– А мне теперь к Сергию надо, в Троицкий монастырь, – сказал отрок, глядя в переплетное окошко. – Матушка велела.

– Да когда же матушка успела? – удивилась боярышня. – Она сюда и редко захаживала…

И тут же прихлопнула себе рот ладошкой.

– Матушка?! – прошептала потрясенно. – Княгиня Ульяна?! А как…

Еще сильнее зажала уста, испугавшись. Осознала, что спрашивать, в каком виде приходила к нему княгиня, с руками-ногами или без, нехорошо. Посидела тихонько, подумала, затем снова обрадовалась:

– И мы к старцу Сергию поедем на его память, когда будут освящать новую церковь. С князем поедем, на богомолье.

Пришла опять шамкающая старуха, погнала из клети отроковицу. Снова поила отрока горечью, а после – мясным отваром.

Алешку потянуло в сон. И только начал засыпать, как появился Андрей.

Иконник сидел у его ложа и молчал. Но раненый знал, о чем он думает.

– А матушка простила его… Смоленского… Я зимой был у нее, в Торжке. Отца при соборе погребли, а ее внутри. Там сказывают, будто чудеса от гроба бывали. Исцелялись. Я теперь, Андрей, тоже исцелился… Прости меня, Христа ради…

Алешка порывался сесть на постели, но монах, обняв его, уложил обратно.

– Ну, ну, не рвись.

– Ты для меня столько… – Глаза новоявленного князя увлажнились. Он вытер их рукавом сорочицы. – А Троицу докончил, Андрей? Посмотреть бы…

– На днях довершу.

– Верю, пречудный образ будет…

Алешка засыпал. Иконник, перекрестя его, бесшумно покинул клеть.

…Олфера старался сидеть тихо, не елозить по лавке, не шебуршать новыми лаптями об пол, не сопать носом. В самое запретное для него и манящее место мальчонку привел иконописный мастер Андрей. Сказал сесть, а сам будто забыл про него, уйдя целиком в икону. Олфера украдкой ковырнул в носу, хотя никто не мог видеть. Но он знал, что на него смотрит здесь, в клети, где родятся иконы, Бог. И копать в носу никак нельзя.

Икона, над которой склонялся мастер, тянула малого к себе. Он видел, вытягивая спину и шею, не все: грустные и задумчивые лики двух ангелов в верхней части, чуть приподнятой над столом подставкой, их соприкасавшиеся крылья, каменные палаты и деревце. Остальное закрывал собой иконник. Но краски были такие светлые и яркие, что у мальчишки захватывало дух. Они будто перезванивались, как колокольчики на лугу. Олфере даже послышалось гуденье шмеля, деловито облетающего полевое разнотравье, и сухой стрекот кузнечиков. И представилась радуга в умытом небе. А еще рассвет в нежных и сочных красочных переливах.

101