Андрей Рублёв, инок - Страница 43

– Хочу, Семен, – мрачно согласился Юрий. – Если б можно было!.. Сила княжеская в том, чтобы правда на своей земле была. Так меня старец Савва учил. А до него и Сергий в том же наставлял… А если у каждого своя правда, как Кирилл говорит?.. Знать бы, чья выше…

Он поднялся.

– Рублёва-иконника не нашли?

– Ищут. По монастырям московским выспрашивают. В Кремле у Василия его точно нет.

– Ищите. По городам людей пусть разошлют. Не иголка он, чтоб в стогу затеряться.

– А если в Новгород подался? В Тверь?

– Так в Новгород и Тверь людей отправь! – раздраженно крикнул Юрий.

Остановясь у двери, князь размыслил вслух:

– Что ему надо в Москве, тестю моему, будь он неладен? Ведь замышляет что, иначе б за сто верст обошел, подале от Василия!

– Из бывших его подручников, княжья смоленского, на Москве несколько обосновались, – молвил Семен, – Василию служат. Может, с ними о чем сговаривает.

– Ведь выдаст себя с головой, черт смоленский.

Юрий ударил кулаком в ободверину. Из сеней на стук заглянул хоромный боярин.

– С женой бы тебе посоветоваться, князь, – подсказал Морозов. – Бабий ум хитер бывает. Анастасия же к тому дочь своего отца.

– Пойду, – согласился Юрий.

Он спустился по лестнице из повалуши и отправился на женскую половину хором. Впереди со свечами шел сенной холоп. Хотя ночь стояла глубокая, князь был уверен, что Анастасия не спит: любила полуношничать, слушая сказки либо бывальщину от перехожих баб-богомолок, которые не переводились в ее горницах и светлицах.

Сенные девки, завидев князя, поклонились в пояс. Одна шустро юркнула в дверь, куда и Юрию показали путь.

– Князь! Князь! – зашелестело в горнице.

Войдя, он застал смятение: подхватившихся с мест двух боярынь с ало-румяными щеками, грека-философа, скрывшего растерянность в полупоклоне. Анастасия в суконной распашнице с меховым воротом, встав со скамьи, не сумела взглянуть в лицо мужу и смотрела мимо. Лишь третья боярыня безмятежно сопела во сне, уронив два подбородка на грудь. На столе, у которого склонился философ, лежала раскрытая книга.

– Ты так внезапен, князь, – вымученно улыбнулась Анастасия, поправляя волосник на голове. – Никифор рассказывал нам о греческих царях… об обычаях царьградского двора…

Договаривать не было нужды. Княгиня смущенно умолкла: Юрий подошел к столу, перелистнул страницы книги. Писано было по-гречески, но смысл красочных изображений внятен любому. На одном среди сочной зелени сада добрый мóлодец страстно обнимал девицу.

Князь захлопнул книгу.

– Ты забываешься, княгиня. – Он едва сдерживал себя. – Мужней жене не пристало… Будь добра помнить, что ты моя жена, а не потаскуха! – Юрий сорвался в крик.

Анастасия вздрогнула всем телом. Дремавшая боярыня всколыхнулась, спросонья перепугавшись.

– Спаси, Исусе!

Две другие попытались улизнуть, потянув за собой и грека.

– Стоять, дуры!

Боярыни в трепете втянули головы в собольи вороты летников.

Юрий резко повернулся к философу.

– Я что тебе велел, греческий шелудивый пес?! – загремел его голос. – Не читать блядных книг моей жене!

– Чем я заслужил это оскорбление, князь? – Никифор покрылся бледностью. – Сии эллинские повести весьма благопристойны. В империи дамы слушают и читают их наравне с мужьями… и даже девицы… Княгиня же сама настоятельно меня просила…

– А ты и рад, вошь кусачая, по ночам блазнить чужих жен!..

Кулак Юрия впечатался в скулу философа. Грек с коротким воплем рухнул под ноги окаменевшей Анастасии.

– Не потерплю!.. – в ярости рыкнул князь, уходя и потрясывая зашибленным кулаком.

Перепуганные насмерть боярыни кинулись поднимать с пола грека.

Юрий перешел по сеням и ворвался в свою опочивальню. Не дав себя раздеть, повалился спиной на ложе. Спальные холопы лишь стащили с него сапоги и скрылись. Постельничий, спросив и не дождавшись ответа, тоже ушел.

В груди князя кипела злоба на жену, на грека, на брата Василия. Правду сказал Семен: Анастасия – дочь своего отца, опозорившего себя на всю Русь алчной похотью. И эта туда же… Юрий перевернулся, зарыв лицо в подушку, простонал от гнева и бессилия.

Ведь сам ее выбрал, не видев до того ни разу. Вперекор брату женился на смоленской княжне. Уже тогда было ясно, что Василий не будет спорить со своим литовским тестем, Витовтом, за Смоленск. Отдаст литвину древний русский град, не шелохнувшись. Так и случилось через несколько лет.

Хотя нет, не вперекор – к женитьбе брата Василий остался равнодушен. Даром что его Софья – родня Анастасии. Двоюродные сестры, а сносить друг дружку даже на людях не могут. Софья – змея шипучая, Анастасия – крапива жгучая.

Обоим не досталось ладной жены – хоть в чем-то они сравнялись.

Юрий вызвал в памяти образ матери, княгини Евдокии. Отчего-то она предстала его взору в монашеском одеянии, хотя такой, принявшей чернеческий постриг и другое имя, он видел ее лишь два раза перед самой смертью. Но после кончины мужа, которого любила больше жизни, она и стала почти монахиней: носила темные одежды, себя держала в черством теле, строила церкви и монастыри. Софья, обжившись в Москве, поначалу распускала язык, заглазно клевеща на свекровь: приветлива-де вдова с иными из бояр. Юрий тогда быстро нашел источник срамных слухов. Притиснул невестку к стене в полутемных сенях, жарко дохнул ей в ухо, обрисовав – что и как сотворит с ней, если не уймется. Унялась. Но крепко возненавидела его.

Ни Софья, ни Анастасия матери в подметки не годились. А ведь грезилось когда-то, что станет ему такой же верной ладой, как мать отцу, чтоб от одного ее взгляда, одного присутствия в доме было тепло, светло…