Андрей Рублёв, инок - Страница 19

– Есть ли какое митрополичье владение на Сеньге?

– Имеется. Преображенский погост в волости Сенег. У Сенежских озер. Прежний владыка Киприан построил там церковь Спаса-Преображенья. Любил наезжать туда. Места тихие, созерцательные.

– Есть ли в той церкви какая чтимая икона Божьей Матери?

– У нас все иконы чтимые, – пожал плечами боярин.

– А болота вокруг погоста есть?

– Болота? – Зернов напряг память. – Поблизости, сколь знаю, нет, владыко. Подалее в лесах разве могут быть.

Фотий решился.

– Распорядись, Григорий, собираться и готовить коней. Отслужу вечерню и сразу в путь.

– Куда ж на ночь глядя?! – всполошился келейник Карп. – А трапезовать, владыко?

– В дороге оттрапезуем. В селе каком заночуем. Боярин Щека не сказывал, когда вернется?

– Не сказывал. Прежде отъезжал – так и месяцами не объявлялся.

– Вот и хорошо. – Фотий прикрыл глаза, успокоившись. – А шума не поднимайте. Тихо поеду. На богомолье…

Шум все же случился. Владыка выходил из хором, облаченный по дорожному, когда на дворе вспыхнула перебранка. Митрополичьи служильцы сцепились с наместничьими. Те незнамо как прознали об отъезде Фотия и явились выспрашивать, куда он собрался. Но спрашивали грубо. Дружинники митрополичьего двора недолюбливали дворских наместника, люди Щеки платили им той же монетой. На уздцах коня, впряженного в колесный возок, повис один из них – хотел разворачивать. Его отдирали келейник Карп и владычный служилец. Еще трое дворских Щеки, заголив сабли против четырех противников, готовились боем решить спор. Пятый, забравшись на тын, спрыгнул на круп коня и свалил наземь седока. Оба мутузили друг друга кулаками. Над ристалищем висела отборная брань.

– А ну мечи в ножны, аспиды! – надтреснуто закричал Фотий.

Его не слышали или не понимали. Карп, занятый потасовкой, не толмачил.

– Молчата, изуверие! – Владыка от волнения заговорил по-русски. – Ножны в мечи! Крови не позволята!

На него оглядывались, но дело бросать не спешили. Из дому вышел, замешкав, боярин Григорий Зернов и с витиеватой речью чуть было сам не кинулся в бой.

– Прокляну!! – на чистейшей русской молви криком пригрозил митрополит.

Драка поутихла. Дворский, отдиравший ворога от коня, добился успеха, врезал супротивнику в зубы. Тот упал и стал отползать. Сабли, успевшие поплясать, легли в ножны.

– Вон!!! – Фотий указал перстом направление.

Сплевывая и раздавая обещания, наместничьи люди выдворились за ворота.

Митрополит уселся в возок. Рядом устроился келейник. Боярин и служильцы оседлали коней.

– Сразил, владыко, – восхищенно промолвил Карп. – Единым словом извергов сразил!

Фотий сердито велел умолкнуть и ему. Нащупал под мантией четки и стал молиться.

8.

На посаде били в надрыве колокола. Внизу, за валами верхнего Мономахова города, поднимался гул. Нарастая, он нагонял конного, что во весь опор мчал по улице, взбиравшейся на кремлевский холм. Улица, населенная торговым владимирским людом, была пустынна. В полуденный час ворота всех дворов запирались, а их обитатели предавались заслуженному сну. На заполошные крики конного заспанные головы дворовых слуг выглядывали не сразу и не везде.

– Татары! – рвал глотку вестник, одетый лишь в исподние порты и нательную сорочицу. – Татары на нижнем посаде! Оборужайтесь, люди! Бегите в лес!

Набат оборвался, но был подхвачен другими звонницами посада и верхнего города.

Внутри древнего Мономахова вала, окружавшего холм, жилые дворы стояли теснее. Здесь уже не спали, всполошил набат. Полуодетыми впрягали коней, бросали в возы детей, хватали попавший под руку скарб.

Конный, разносивший весть, скакал дальше, в кремль, давно, еще в Батыево время лишенный стен. Громыхал кулаком по воротам монастырей, прислонившихся к владычному двору.

– Молитесь, отцы! – орал страшным голосом. – Татарва по наши души явилась!

На Большую улицу с грохотом выкатывали телеги с ревущими детьми и тревожно гомонящими женками.

Вестник влетел в распахнутые ворота митрополичьего двора. Горстка дружинников, остававшихся там, спешно натягивали кольчуги, разбирали оружие.

– На посаде резня, скоро здесь будут!

– Сколько их, Гриня? Рать?

– Рать!

– Дождались, слава те, Господи, – мрачно высказался старый десятник, подвязывая под бородой шишак. – А то думали – за что нам такая пощада от Едигея? А ты, Гриня, порты свои у зазнобы оставил? Грозен ты в исподнем для татарвы.

Ратные, заржав, тут же посерьезнели. Гриня, не слезая с коня, поймал брошенную ему саблю, положил перед собой поперек седла.

– Куда?! – рявкнул десятник.

– Людей упредить. В том конце поди не ведают еще, – отмахнулся Гриня и исчез за воротами.

Тревога ворвалась в раскрытое окно кельи гостиного дома. Алексей, бросив книгу, кинулся к двери. На миг задержался, торопливо развязал сермяжный пояс, стянул подрясник. В портах и нижней рубахе выбежал из дома.

– Андрея-иконника не видали? – заметался он на дворе.

…Сыпля бранью, Гриня торопил коня между телегами.

– Куда столько нагрузили! Коз-то зачем? Своих голов не жалко, православные?!

Ворота княжьего двора возле Дмитровской церкви, занятого наместником, были глухо заперты. Служилец со всей силы барабанил по створу, надрывал глотку. Наконец скрежетнула задвижка, в большой воротине медленно, со скрипом растворилась дверца. Однако никто не вышел. Гриня выругался, соскочил с седла и ворвался в ворота.

На полушаге остановился, шатнулся. Его поддержали, не дав упасть. Закрыли дверцу, оттащили тело в сторону и бросили. Один из дворских пнул убитого, плюнул ему в лицо и вытащил из груди нож. Обтер о рубаху мертвеца.